16 Но Он ему сказал: «Некто устраивал великий пир и созвал множество гостей. 17 А когда пришел час пира, послал он слугу сказать гостям: «Приходите, все уже готово».18 И принялись гости, все как один, отговариваться. Первый сказал ему: «Я купил поле, и мне необходимо пойти осмотреть его; уж ты извини меня!» 19 И другой сказал: «Я купил пять упряжек волов и пойду посмотрю, каковы они в деле; уж ты извини меня!» 20 Еще один сказал: «Я женюсь и потому придти не могу!» 21 И слуга, вернувшись, доложил все это своему господину. Тогда хозяин дома, придя в гнев, сказал своему слуге: «Ступай сейчас же в город, на улицы и в закоулки, и приведи сюда убогих, и калек, и слепцов, и хромых!» 22 И сказал слуга: «Господин мой, приказание твое исполнено, и место еще есть». 23 И господин сказал слуге: «Выйди на дороги и к изгородям и силой заставь людей войти, чтобы мой дом наполнился. 24 Ибо говорю вам, что никто из тех, кто был зван, не будет вкушать за моим пиршеством!»
Лк. 14,16-24Перевод Сергея Аверинцева
Притча Господа Иисуса Христа о званых на пир расположена в той части священного текста Евангелия от Луки, где рассказывается о последнем путешествии Иисуса в Иерусалим на страсти. Это и сообщает ее содержанию некую знаковую особенность: она затрагивает собою темы, имеющие итоговый характер. Господь дает итоговую характеристику сложившейся ситуации на этот момент, расставляя в ней все акценты на свои места. Приглашение прозвучало, оно было отвергнуто, призыв в Царство будет обращен к другим.
Когда составлялось это Евангелие, пророческий элемент притчи (смена объекта приглашения) уже сменился своей воплотившейся реальностью. Языческий элемент в Церкви Христовой стал доминирующим. Отсюда рождается тот вопрос, на который нам следует обратить все внимание, на главный нерв притчи: она напоминает не о том, что будет, а о том, что привело к отказу, неприятию приглашения на пир. Канули ли эти причины отказа в прошлое или незримо продолжают присутствовать в нашей жизни и далее? Что привело к потере Царства и может привести к тому же и сейчас? Чего следует опасаться? Что надо знать о дорогах, ведущих в Царство?
Ответ кроется в изучении вопроса об отношении ко греху в фарисейском иудаизме времен служения Иисуса Христа.
Казуистика
В фарисейском иудаизме опасность греха занижалась двояким образом: при помощи казуистики и благодаря идее заслуг.
Суть казуистического подхода в том, что каждый отдельный грех рассматривается изолированно. При этом утверждается, что грех состоит в нарушении одной или более из 613 заповедей и запретов Торы (248 заповедей и 365 запретов) или предписаний устного предания (Галахи). Грехи подразделяются на умышленные и неумышленные, тяжкие и легкие. Главное — не совершать тяжких грехов. В конечном счете подобная казуистика приводила к тому, что в грехе перестали усматривать противление Богу.
Идея заслуг вела в то же направление: к преуменьшению серьезности греха, т.к. противопоставлялась ему в качестве противовеса. Заслуги компенсируют грех. На какие заслуги мог сослаться набожный иудей? Это заслуги отцов («дети Авраама»), к которым Израиль был причастен благодаря происхождению; затем собственные заслуги, которые можно было приобрести соблюдением заповедей и дополнительными добрыми делами (делами любви) и благотворитель-ностью. К примеру, в Евангелии от Матфея (25,
31-46) даны шесть примеров добрых дел: накормить голодного, напоить жаждущего, дать приют страннику, одежду нагому, помочь больному, посетить заключенного. В таком случае заслуга воспринималась в качестве некоего капитала, накапливаемого на небесах в ожидании своего востребования набожными людьми. Важно лишь одно, чтобы на последнем Суде заслуги превысили прегрешения. В этом-то фарисеи и не сомневались: в отличие от всех прочих, грешников, у них так и будет.
Разрушая серьезное восприятие греха, казуистика и идея заслуг вели к ужасным последствиям. Поверхностное отношение ко греху оборачивалось для его носителя высоким самомнением со всеми последующими симптомами этой болезни духа: самоуверенностью, убежденностью в собственной непогрешимости и бессердечием. Поэтому фарисей был убежден в своем спасении, в том, что Бог благоволит к нему, и считал себя выше любого грешника (например, Лк. 18, 11 сл.).
Свидетельство Иисуса
Иисус считал такое положение вещей губительным. Если человек уверен в своей праведности пред Богом, его волнует лишь одно, что думают о нем люди. Цель всей праведности такого человека в том, чтобы люди считали его благочестивым. В итоге праведность становится лицемерной (например, Мф. 6,
1-18). И одной из форм ее выражения вовне становится неспособность адекватно воспринимать своего собрата по вере: я же лучше его, безгрешнее его. Убежденность в собственной праведности оставляет место лишь для одного чувства — презрения к другим...
Абсолютное неприятие иудейской казуистики и радикальное представление о грехе Иисус выражает двояко. Во-первых, Своим серьезнейшим отношением даже к малейшему греху. Например, Он кладет конец всякой казуистике в этом вопросе, когда учит, что не только убийство, но и сказанное в состоянии раздражения оскорбительное слово заслуживает высшего наказания (Мф. 5, 22). И это далеко не единственное резкое осуждение греха невоздержания на язык в устах Иисуса, что уже говорит о его восприятии «пустяка» в современном Ему иудаизме. Крайне показательно в этом отношении принципиальное речение Иисуса (Мк. 7, 15): «Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но то, что исходит из человека, то оскверняет человека». По своей сути сказанное в нем значит следующее: грех невоздержанности на язык — единственное нарушение чистоты. Такое же отношение распространяется и на грехи в сфере пола. Иисус учит, что достаточно лишь одного чувственного взгляда на замужнюю женщину, чтобы уже навлечь на себя суд Божий (Мф. 5, 28).
Во-вторых, ниспровержение иудейской казуистики и радикальность в восприятии греха в учении Иисуса подчеркивается тем, что Он знает лишь один грех, который никогда не будет прощен. Если казуистика раввинов объявляла в качестве такового убийство, разврат, измену вере, неуважение к Торе, то у Иисуса это «произнесение хулы на Духа Божия» (Мк. 3, 28 сл.).
В чем особенность этого греха? Чем, скажем, отличается хула, которая может быть прощена, от непрощаемой вовеки? Ответ в том, что по представлениям того времени Дух в Израиле считался угасшим. Суть этого воззрения, обстоятельно разработанного в раввинистической литературе того периода, в следующем. В эпоху патриархов Дух Божий был достоянием всех благочестивых людей. Однако грех поклонения Израиля золотому тельцу привел к резкому сужению круга избранных людей, имевших Духа. Ими стали пророки, первосвященники и цари. А со смертью последних пророков Писания — Аггея, Захарии и Малахии — Дух и вовсе угас по причине греховности Израиля. Теперь Бог говорил с ним не напрямую, обращаясь через Своих пророков, а «отражением Своего голоса».
Но Бог не умолк. Слова Иисуса о непрощаемой вовеки хуле на Духа Божия свидетельствуют об обратном: Дух Божий снова открывает Бога, Он действует здесь и сейчас в Иисусе. Поэтому речь здесь идет не о конкретном нравственном поступке человека, а о грехе против откровения Божия. Не подлежит прощению лишь отвержение прощения (Мф. 11,
20-24; Деян. 2, 38). Так раввинистическая казуистика разбивается о Евангелие.
Награда?
Точно так же Иисус пресекает и присущую иудаизму идею заслуг. Насколько развита была эта идея среди иудеев, указывают слова Иоанна Предтечи, с которыми он встретил идущих к нему креститься фарисеев и саддукеев: «Порождения ехиднины (букв. „змеиное отродье“)! <...> И не думайте говорить в себе: „отец у нас Авраам; ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму“» (Мф. 3, 7, 9). Иисус учит совершенно обратному: перед Богом у человека не может быть и вообще не существует никаких заслуг (см. Лк. 17, 10)!
Абсолютная новизна этого утверждения особо выделяется на общем фоне общепринятой этики древнего иудаизма. Главным для нее было представление о том, что движущей силой поступков является надежда на награду от Бога. Суть нравственного поведения — это накапливание заслуг, приобретаемых по причине исполнения заповедей и добровольных добрых дел. Именно здесь вскрывает себя основной нерв фарисейского иудаизма — это религия воздаяния по делам.
Иисус тоже говорит о награде и говорит об этом часто. И если мы сопоставим образы, задействованные в этих высказываниях, может сложиться впечатление даже о некоей преемственности с образами фарисейского иудаизма. Например, тот же образ сокровищ на небе (Мф. 6, 20), степени награды («великая», Мф. 5, 12), наличие почетных мест справа и слева от Иисуса (Мк. 10, 40).
Но впечатление это обманчиво: известно, что религиозный язык отличается консервативностью, и именно в полемике отталкиваются от языка своего противника. Иисус опирается на присущую Его времени манеру говорить, используя образы той эпохи, но помещает их в совершенно иную смысловую атмосферу. Ярким примером тому служит высказывание Иисуса (Мф. 6, 1 слл.) о милостыне, имеющее ярко выраженную полемическую окраску: подав ее, сразу забудь об этом, только тогда ты получишь награду от Отца. Ученики Иисуса должны просто забывать содеянное ими добро. Та же мысль присутствует и в притче о последнем Суде (Мф. 25,
37-40), где оправданные удивлены упоминанием о делах милосердия, благодаря которым они обрели спасение.
Чтобы завершить эту тему, укажем еще на одну особенность в учении Иисуса о награде. В тех Его высказываниях, где присутствует это слово, речь идет не о притязании на награду, а о реальности божественного вознаграждения. Например, слова Иисуса о чаше холодной воды (Мф. 10, 42): на Востоке попросить и получить чашу холодной воды — вещь сама собою разумеющаяся, и никому в голову не придет за это благодарить. Вопреки распространенному мнению, это образ именно заурядного поступка, а не заслуги. Сказанное можно подытожить так: заслуга имеет отношение к человеческим достижениям, а награда — к надежности Бога. Говоря еще проще, на Бога можно положиться всегда, Он прощает, и это неизменно.
Единственный путь
Но что же приходит на смену признаваемой Иисусом негодной идее заслуг? Что должно быть подлинной мотивацией нравственных поступков в учении Господа? Это благодарность за дар Божией любви, выказывающий себя в даре прощения (Мф. 18,
23-35). Особенно ярко эта тема звучит в Лк. 7,
36-50: чем больше прощено, тем сильнее ответная любовь прощенного. Отсюда рождается живое чувство сыновства и одна-единственная мотивация наших нравственных поступков, делающая нас причастными Царству,— благодарность за пережитое прощение.
Анализ речений Иисуса и свидетельств Евангельских текстов, содержащих в себе уничтожительную критику Господа фарисейской казуистики в вопросах греха и идеи заслуг, приводит к выводу о трагической отдаленности от Бога именно тех, кто считал себя набожным человеком. В итоге они оказались безгранично дальше от Бога, чем заведомые грешники. В притче о блудном сыне чужим становится отцу сын, никогда не покидавший отчий дом (Лк. 15,
11-32), «змеиным отродьем» (Мф. 12, 34) именуются не грешники, а благочестивые и т.д. Причина этой отдаленности от Бога в том, что набожность, ведущая к наглой заносчивости и самоуверенности, безнадежна. Если встать на точку зрения о трудности покаяния того времени, то в самом тяжелом положении оказался бы мытарь: он должен был возместить ущерб каждому, кого обидел. Разве можно таможеннику упомнить всех? Иисус утверждает иное: тяжелее всех покаяться благочестивому, т.к. с Богом его разъединяют не грубые грехи, а собственная набожность. Горький опыт Иисуса был очевидным в Его служении, и в конце концов Он убедился, что Его призыв напрасен: «вы не захотели» (Мф. 27, 37 пар.).
В этом горькая правда и урок притчи Иисуса о званых на пир для каждого, кто хочет быть учеником Иисуса и наследником Его Царства: равнодушие и невосприимчивость, самоуверенное ослепление ведут к катастрофе. Царство будет отнято, а приглашение в Него прозвучит для других народов. Они и услышат (Деян. 28, 28).
Протоиерей Георгий Шмид
